Первый буги-вуги Настасьи Петровной

Евгений себя чувстовал весьма неважно. Он захворал уже несколько недель назад, но болезнь, казалось, что постепенно уталялась, до того самого дня, когда он впервые понял, что такое страх. Ему и раньше приходилось слышать, что страх существует, но только собственная боль заставила его поверить в истину этих слов. Это не было для него полной неожиданностью - ему многие и часто говорили, что он хорошо не кончит, что однажды и в его дверь постучат. Но это все казалось ему слишком далеким - ведь тут он - сильный и здоровый, никто даже не посмеет его и пальцем тронуть, а то всякое бывает - сам тронувший может потом до дома не дойти. Нет, Евгений никогда не был излишне аргессивным, по крайней мере он сам так считал. Конечно, иногда случалось дать кому-то в лоб, но он такие деяния совершал не из злости, а просто из-за слишком большого или маленького количества веселящего напитка. Друзья Евгения любили, хотя их у него было весьма ограниченное количество, очень даже ограниченное. Слава с улицы Подшивника, наверное, это и всё. За то Слава за Евгения жизнь бы отдал. По правде он жизнь совсем не любил, хотя и читал "Правду" каждое утро, а иногда при чтении даже плакал. О Славе ходили злые разговоры, что он якобы еще в ранней молодости лишился рассудка после того, как ему отказала поцелуй комсомолка его мечты. Сам Слава на эту тему говорить не любил и при возможности переводил разговор на тему гражданской обороны, таким образом лишь подтверждая подозрения своих знакомых.
Евгений решил, что Слава был единственным человеком, с которым он мог поделиться в своем несчастье. Так как Слава всегда находился у себя в квартире и занимался гражданской обороной, Евгений без раздумья направился на улицу Подшивника. Улица эта была одной из самых непривлекательных и внешне устрошающих во всем микрорайоне имени Павлика Морозова и его семьи. Сам Виктор Райкомович Подшивник бы от ярости умер, если бы он узнал, какую улицу назвали его именем. В.И.Подшивник был одним из самых видных деятелей невидимого фронта, потом он в течении нескольких лет заведовал рыбно-ядерным предприятием в Закавказье, а после возращения Ленина в Кремль стал личным советником кукольщика знаменитого трупа. Но так как улица Подшивника находилась в совершенно другом городе, название которого начиналось на "Ять", Виктор Райкомович о её существовании хоть и знал, но не особо волновался.
Слава на самом деле находился дома. Но он долго не мог решиться - впускать ли ему Евгения в свою квартиру или нет. На это у него было целых два повода: во-первых, он Евгения по неизвестным себе причинам недодюбливал, а во-вторых после мистической пропажи соседа из первого этажа, в котором сам Слава и был повинен, у него в квартире стоял весьма неприятный запах. У Славы не было ясного представления, почему ему нужно было устранить это самого соседа, но он не смог удержать себя в руках, когда тот во время шахматной партии Славе сказал: "Ну, ты попался! Мат в двух шагах!" Слава моментально подумал, что тот раскусил его конспирацию, и ударил противника по голове шахматной доской, которая, между прочим, была сделана из трофейного обломка танка, привезенного Славой с войны с Калугой. А остальное уже история...
Слава все же решился Евгения впустить. В крайнем случае можно ведь было и от него избавиться. Но он в это не очень верил, так как Евгений никогда не был смышленным, не зря его тогда в Калуге все время в первом ряде посылали. Однако сам вид Евгения, когда тот вошел в его квартиру, Славу весьма испугал. На лице у Евгения совсем не было краски, Слава даже на момент вообразил, что это кто-то из НИХ пришел под маской его знакомого. Но от этой мысли он также быстро отказался, ибо НИХ никогда не использовало настолько сложные технологии.
Евгений заметил странный запах в квартире Славы, но решил об этом ничего не говорить, так как подумал, что это была новой линией партии. Слава предложил сыграть в шахматы. Евгений отказался, так как он никогда не мог запомнить, как отличить ладью от королевы. Но Слава стоял на своем: "Ты меня уважаешь? Да? Так играй в шахматы!" Евгению достались белые фигуры, и он заметил, что один из его слонов был слегка красноватым и липким. "Понимаешь, Слава", сказал он, ибо ничего более подходящее ему на ум не пришло, "а я сегодня страх почувствовал. Чую я, что мне не долго осталось". При первых его словах Славо ухватился было за шахматную доску, но ему все же удалось собрать себя в руки. Когда же Евгений поведал ему всю свою историю, то Слава совсем успокоился, а потом даже решился сам кое-что рассказать.
"Да, Женя, пришел сегодня тот день, когда я тебе раскрою тебе самую жуткую тайну своей жизни. Тебя она скорее всего совершенно не заинтересует, но я решился теперь ее тебе поведать и ничто меня не остановит.
"Это произошло в годы моей юности, еще до того, как мы вместе воевали в Калуге. Помнишь ли ты еще, какое то было времья? Вместе, плечо к плечу мы обстреливали этих ничтожных иноверцев. И я еще тебя всегда в первый ряд посылал, чтобы ты лучше на войну посмотреть мог. А выстрелы ночью? Такие одинокие и любовно чистые. Как мне всего этого теперь недостаёт! Ты еще не забыл, как твоего брата принесли и он, весь кровью истекая, спел мою любимую старую стрелковую песнью, а все вокруг плакали искреними слезами? И только досыта отрыдавшись, мы заметили, что никто не додумался перевязать его раны. Ну и стружку тогда от меня вы все получили!
"Но я тут не про войну тебе рассказать хотел. Война, это, конечно, хорошо, но нельзя же всю жизнь прошлым жить. А рассказать я тебе вот о чём хотел - ты ведь наверняка слышал рассказ обо мне и комсомолке? Не мог не слышать. Его на каждых похоронах за столом рассказывают. Вот я тебе сейчас расскажу, что тогда на самом деле произошло. Ты будешь первым человеком, который всю правду узнает, да и то я бы не решился, не рассказал бы ты мне о своем которком будущем. "Было мне тогда лет восемнадцать, может чуточку больше, но не в годах дело. Я и сейчас готов к гражданской обороне не хуже некоторых молодых болванов, которые даже на войне не были. И был же я тогда красавцем! Все девушки Потаповского района в меня влюблены были, по крайней мере так мне мама доносила. А я был настоящим идеалистом - никогда в связи с идейно неустойчивыми не входил. Но однажды пригласил меня старший товарищ на вечеринку по поводу годовщины великой перводекабрьской революции. Или это был международный день металлиста? Ну, не важно. На вечере этом мой товарищ за культурную программу отвечал. Хороводы там всякие устраивал, да игры партийные. Но в играх участвовать я никак не мог, потому что шабат был, а я партийные уставы никогда не переступал.
"Значит, стою я, короче говоря, за столом и наливаю себе в стаканчик освежительный напиток, и вижу там - она. Не поверишь - половину бутылки на пол вылил, пока на нее смотрел. А она ничего - глазками подмигивает и хихикает. Но вид то у нее - ой-йо-йо-шеньки какой! Да с такой и на партсовет идти не стыдно были, да что там на партсовет, с такой я даже в баню бы сходить не постыдился! Ну, говорю я ей: "В баню со мной пойдете, гражданка"? А она так посмеется и мне: "А я, между прочим, правнучка Шаровара П. Ленина, со мной в баню идти по уставу неположено". Ну, что мне в такой ситуации делать? Подзываю я к себе старшего товарища и спрашиваю, верно ли эта комсомолка - правнучка того самого Ш.П.Ленина, который под Казанью пал? Товарищь мне на это: "Он, между прочим, еще и книгу про научный расисм написал, вот выдающийся человек был. Да, это действительно Настасья Петровна Обкомская, последняя наследница великого полководца. Ты, братец, с ней поосторожнее, она и более маститых, нежели ты, на лопатки укладывала". Я, конечно, над этим его высказыванием посмеялся, не зря же я первым красавцем был и головы девушкам кружил, но немного поразмыслить мне пришлось. Не мог же я на самом деле при таких делах её в баню вести.
"А тут ко мне подходит один старый вояка, с виду совершенно пьяный, но я же понимаю, что старые вояки пьяными не бывают, и даёт мне совет. А говорит он таким голосом, что я ни слова понять не могу. Даже так и не понял, на каком языке он ко мне обращался. Потом он мне на шею повисает и продолжает что-то усердно говорить. Я ему на это: "Извините, товарищ, меня партия зовёт, никак не могу тут с вами разговаривать". Но он никак не отстаёт, всё говорит, да говорит. Что же мне в такой ситуации делать? Он - старый вояка, я - всего лишь молодой парень, как мне от него освободиться? Ну, ладно, слушаю я одним ухом его доклад, так и не поняв, на какую тему он говорит, а глазами ищу свою Настеньку. И что я вижу? Настенька вместо того, чтобы моего возвращения ждать, с моим старшим товарищем кокетничеет. Ну, тут у меня нервы не выдержали и я пошел с ним о деле поговорить, предварительно скинув старого вояку на пол. Говорю я товарищу: "Да, чтоб тебя Дадашев проклял, если ты тут у меня девушку сташить не пытаешся"? И моментально ему как вызов бросаю в лицо свой проездной билет на трамвае. Но товарищ то мой тоже не из бывалых был, не зря я его своим идейным руководителем выбрал, как поимал мой билет на лету, так сразу пополам разорвал. Я в ярости на него кидаюся, а он в сторону отходит и я всем своим весом на старого вояку приземляюсь, которому только что встать удалось. А Настенька тут же говорит: "Да вы, товарищ, старшего по званию не чтите и ещё хотит с собой в баню порядочную комсомолку вести. Я вам не секретарша из парткома, а дочь Виктора Подшивника".
"Ну тут я уж совсем растерялся - Виктор Райкомович для меня с школьного времени святым был. Мне было все девять лет, когда он с хором танцующих казаков к нам в город приезжал, и с тех самых пор он для меня важнее отца родного стал. Попросил я тогда извинение у Настеньки, потом у старшего товарища, а напоследок еще у вояки. Первые двое меня извинили, хотя Настенька при этом строгий выговор дала, а что на мое извинение вояка ответил, я так и до сего дня не понял.
"Больше я Настеньку ни разу в жизни не видал, но это бы не было так больно, не рассказал бы мне через недельку старший товарищ, что он с Настенькой три раза в баню ходил, а потом она связь прекратила. Ох, уж эти наследницы великих людей! Вот и живу я теперь всю жизнь на улице Подшивника, а о Настеньке каждое утро, покамест яйча варятся, вспоминаю."
Окончив рассказ, Слава заметил, что Евгений уже некоторое время лежал неподвижным на полу. "Неужто готов"? подумал Слава. Нет, Евгений тихо подсапывал. Слава почувствовал частичное облегчение, так как ему и одного покойника в квартире хватало. В добавок у него в спальне на стене висела огромная картина под названием "Ленин отдыхает в Мавзолее в предверии великих дел".
После небольшого толчка в бок Евгений проснулся. "Ой, я тут кажется, чуточку вздремнул. Значит, ты про наши военные приключения рассказывал"? После этого предложения Евгений долго в квартире Славы не задержался, и не по собственной инициативе. "Однако хорошо выспался", подумал он, когда находился уже на улице. "Ну и местность! И что только заставляет Славу в таком районе жить"!
Евгений направился прямиком домой, так как других вариантов не имел. По дороге заглянул в магазин, но хлеба опять не было. Очутившись в своей квартире, он вдруг вспомнил о боли. Её как волной унесло. "Удивительный ведь Слава человек - ни за что бы не подумал, что он людей лечить умеет. Да, хорошо, что мне с ним вместе на войне побывать удалось". Взял Евгений тогда солёны